Правила форума
Устали за день и хотите немного расслабиться и послушать какую-нибудь захватывающую историю? Или поделиться своей? Тогда милости просим вас на кухню к старине Рокфору - место всевозможных баек и рассказов, не связанных с м\с!
... Распускались на стекле тонкими-тонкими лепестками, причудливыми узорами, в них угадывался полет...
Нет, не тот, наскучивший и со стрельбой-абордажами, что так знаком был Дону Карнажу, а другой, где все было...
Точно снежная, переливающаяся мозаика из листиков, ягодок, веточек и травинок в замерзшем лесу (он закрыл глаза и представил, как гуляет в нем - тишина и шепчущий хруст снега, лунные бабочки щекочут ухо, и рана заживает...
Та, что глубоко внутри, скрытая от всех глаз, что называлась по-странному - "одиночество" - задумчивый пират мысленно трогал веточку, любовался точно стеклянными ягодками, и чувствовал, сколько следов, глаз скрывалось в заснеженных долинах леса, как наполнена каждая пушинка снега песней птички и вольным тихим ветром - все точно летит...).
Карнаж встрепенулся и внимательно посмотрел на стекло окна - мороз крепчал и все отчетливей проступали контуры, знакомые, воздушные, завораживающие глаз, точно - там видел он веточку, тропинку, будто наяву слышал хруст снежка того леса, что был далеко, за сотни километров вниз и вдаль, то что-то близкое чувствовалось им...
Он оглянулся - тихонько заиграло солнце лучами, и каждый его луч осторожно касался стекла, отчего контуры засияли, сказочным, мягким переливом, находя отклик в его сердце, что назывался по-странному: "радость".
Дон Карнаж еще раз, как на прощание дотронулся пальцем до контура веточки и, казалось, она качнулась ему в ответ, гладя его руку бриллиантовым блеском и корок, как тогда, внутри его, в снежном лесу, что...
Сохранил тихую его улыбку...
В дивных, тонко тихих, снежных витражах...
..."Загляни в меня" - зеркало, темное, холодное, точно туман в дожде, походило на дверь между мирами, в одном...
Жила-была простая девушка, что, как и многие любила посмотреть в его грань, поправить платье, прическу или просто убедиться, что может спокойно читать или рисовать, петь или играть, смотреть в него и скучать, ведь никого в ее комнате нет...
Но она ошибалась - из глубинных холодных паутин преломлений лунного луча, был заточен туда Носферату - существо, никогда не покидавшее границ зеркала, походило оно на тень и человека - бледного юношу в ветхом сюртуке и цилиндре, с черным крошечным сердечком, окруженном еще более мелкими звездочками...
Никто не знает, отчего он появлялся в зеркале и как он туда попал, только девушка с опаской и все же изумленно, с замирающим любопытством смотрела в его глаза, что-то скрывалось в них, часто прикрыты и нахлобученным цилиндром.
А он - наблюдал за ней, как она спит и гуляет в обширной комнате, как вышивает розу и ловит тонкой рукой листок, пролетающий в окне, казалось, он любовался ею и ждал...
Дни проходили увлекательным чтением, игрой и в раздумьях, ночи в мечтаниях, тихом мире сна, когда звезды осторожно посылали девушке свои искорки...
Странное создание все смотрело на нее, с трепетом точно ощущало, как она осторожно убирает с зеркала снежинки и капельки дождя, не дает паутине скрыть его.
Но она все не понимала, как юноша оказался в этом мире совершенной чистоты грани, закрепленной тишины и строгой формы, за грань которой выйти нельзя.
И ее изумляло - в любом зеркале появлялся он, смотрел на нее, тоже жил своей жизнью, беря в руки попадающие к нему отраженные в зеркале предметы и рассматривая их...
Видно, его необычайно занимали ощущения ловли мимолетного жара огонька канделябра, шелест желтых страниц книг или неподвижность отраженных слов, лиц, движений...
Носферату впитывал все это, жадно ловил, точно хотел попасть в мир девушки и иметь возможность постоянно наслаждаться обладанием украшений, доспехов, вееров, камина, лестниц, дверей...
Единственной дверью к ней оставалось для него грань отражающего стекла, сквозь нее он видел ее взгляд, ее улыбку, мог приглушенно слышать ее голос, наблюдать ее танец под мелодию, но не мог почувствовать биения ее сердца...
И она не знала, как странно, что не поймет, что это за существо, так от нее отличимое, но вбирающее в себя ее мир, ее мысли и чувства - она ощущала, он осторожно старался коснуться их...
И не мог - его место было в зеркале, давно переставшей быть белоснежно-призрачно мерцающей сказкой из перекрестков лучей - нет живой слезинки щенка, нет полета птицы, нет нити ее души...
Нет? "Все лишь отражения" - горько подумал Носферату и... очнулся, зачем он здесь - его мучил голод. Это было творение ночи, отраженное в зеркале, но жаждавшее жизни, красоты, тепла...
Пульсации ли ее крови, в котором был скрыт воздух, веяния нежащей приятности ее ресниц, ее голоса, касания? Ему стало жаль ее, хотелось навек оставить у себя, хотя б на зеркальной грани, грезилось об объятии, о поцелуе...
Он запутался, и отчаянно стал бродить за ней по зеркалам, мучимый одной мыслью: "Мне не хватает... тебя... Мой мир пуст и не полон, загляни хоть на миг в зеркало, дай хоть взглядом к тебе прикоснуться..."...
Девушка бежала от зеркал, стала их бояться, она тоже запуталась - бояться ли его или ненавидеть его пугающий, прикованный к ней взор, что сделать, чтобы он оставил ее в покое и никогда не являлся?
Она не понимала, что нечто завораживало и точно приближало для Носферату все лучи в нее, к ней, вот... Она идет к зеркалу, близко-близко; он боится поверить сам себе - сейчас...
Он приоткроет незримо зеркальный занавес и шепнёт ей одно откровение, что отразится на его устах, наклонившимся к ней (она вплотную стала к зеркалу...
Почувствовала страшный, режущий нож стекла, сквозь которые тянулись мутные и тяжелые невидимые нити (он хотел ее обнять); она еще больше испугалась - вдруг провалиться туда?
Лишиться всего, своей комнаты, покоя, где она могла беспечно делать, что нравится и не только отражением а вся быть во власти этого страшного создания, в его власти?
Он робко коснулся ее губ своими, нежно глядя в ее карие глаза, гладя ей черные локоны и, стараясь не ранить когтями, осторожно другой рукой провел по шее и плечам, забывая зеркало и себя, отраженный мир, и...
Отдернул руку, качнувшись назад и упав на колени (она поспешно отбежала назад, посмотреть, что будет) - с другой стороны зеркала она с силой всадила нож...
Носферату хотел к ней подбежать, тяжело поднимаясь и пытаясь остановить кровь из раны в груди, но... только наткнулся на стекло, в котором все по своему кругу и законам вращались лучи...
Медленно он растворялся в них, все зеркала в ее доме с переговаривающимся треском потрескались, напоминая ломанными линиями лопнувшего стекла разбитое сердце...
Девушка с неудовольствием отметила эту деталь - ведь ее прекрасные черты исказятся, криво в нем запрыгают солнечные зайчики, и нечем будет развлечься в мрачный дождь или снег...
Снежинки не отражались, капли дождя плакали по стеклу, но не было в нем их жемчужинок (что за диво?). Она сама вплотную подошла к зеркалу, немея от испуга - она сама не отражалась...
Теперь она не сможет узнать, как на ней прическа или платье, как ей сохранить так быстро уходящую красоту, ее образ забрала душа, что словно тихо прошептала...
..."Загляни в меня" - зеркало, темное, холодное, точно туман в дожде, походило на дверь между мирами...
Носферату...
…Тишина покрывала точно выточенные из льда и снега деревья и съежившиеся от мороза цветы. И медленно пушистые белые лепестки снежного царства укрывали последний сон…
Луны – как падающая с высоты звезда, она прощальными лучиками тоненько касалась щечки и глазки существ, напоминавших одновременно морских свинок (по мордочке и крупному тельцу) и львов (по длинным передним лапам и хвосту), белых, точно бесконечная, растущая даль долины, мерцающая промерзшими листьями, кажущимися сотканными из стекла - кадов, что внимательно смотрели в высокое небо…
Они не спеша ходили по гигантам-лианам, краем глаза отмечая сломанные крылья с потрепанными перьями, улетающими далеко-далеко (в остекленевших глазах полуптицы-полу-ящера читался риторический вопрос – было ли что-то до него и будет ли потом, открываются ли новые дали, где он не был?).
В проруби был гигантский черный комок с колючими жилистыми ногами – гигантская многоножка погрузилась в вечный сон и она была беззащитной и маленькой среди цепких когтей льда, тусклого, безжалостного стекла. «И оно прекрасно»
«Еще будет солнце. Лучики его согреют нас в бесконечности. Высокой, тихой бесконечности…» - подумал один из кадов, утешающе и осторожно гладя детеныша (маленькому было страшно – он остался только с одним из родных, самым задумчивым и все же выжившим (хоть и были драки за все стадо, и голод, и жара, и потопы)…
Теперь – холод. Пробирает, не обращает внимание на слезинки. Точно заковывая больше, ощущая страх и тревожный стук сердечка крохотной грудки и вспушенной шерстки белой спинки каденка.
Но он читал во внимательном взгляде взрослого – «Не бойся, просто снег. Мы еще встретим солнце!» - и верил ему, робко прижимаясь к его груди и засовывая носик в длинные его передние лапы…
Они нашли в себе силы не откинуться безжизненно в затягивающе мягкую перину снега, хоть последняя падающая звезда скрылась за пронзительной бурей, что укрывала одеялом потихоньку уходящую луну…
Последний ее луч отпустил догонять солнце два лепестка, белых-белых, тонких, точно сотканных из снега, долго витавших над двумя прижавшихся друг к другу тельца кадов. Летели они над лесом, кружась в снежинках и тишине…
Духи снежного леса…
... Ярче и пронзительнее становятся белоснежные контуры, что днем почти скрывались за синевой неба и лучами солнца, огромный белый глаз сумерек, как живой смотрит с высоты...
"Кажется, он смотрит на меня!.. К чему бы это?" - подумала задумчивая королева сказочной страны волшебных и веселых пони, с задумчивыми зелеными глазами, сверкающими синими ресницами и волшебным длинным рогом, мощными крыльями, темно-темно синей шерсткой и переливающейся, магически воздушной гривой и хвостом, мягкой, завораживающей синевы, на грациозных и сильных ногах выросли узорчатые серебряные наросты на копыте, что напоминали корону (что крепко держалась на ее челке, поблескивала темным, причудливого оттенка алмазом и черным золотом)...
Она бродила лестнице из каменных выступов на краю леса, ранее не встречавшегося в своих владениях, где не было и тени просыпающихся по утрам цветов, тянувшихся к теплым лучам дня зеленых листиков - все было мутно синим, с бегающими по контурам, теням, застывшим каплям тихонько искрами, или казалось таким в абсолютной тишине мрака (будто луна сотворила ночью свой мир и украшала своим, и не хотела отпускать, хотя мгновение это длилось словно бесконечность); пару искорок незаметно крались к ногам королевы, почти не отличимой от темной синевы...
Смущенная пони... осторожно отошла от них, спрятав очаровательно вытянувшуюся мордочку и тряхнув гривой. Они были для нее особенными, следовавшими за ней, хоть и не отличались от других, и точно белый глаз неба следил ими за нею (кончатся ли лестницы, в которых не определишь конец, куда они ведут и почему любопытство сменилось страхом). Цепкие искорки проворно забрались к ней на нашивку-обруч, где сиял полумесяц на черном фоне, так украшая и соединяя ее прекрасную шею, плечи и грудь.
И она... не смогла сделать более ни шага, ни одной ногой пройти вперед, хотя за тысячи веков правления привыкла к разным сюрпризам, сейчас впервые оробела - ее как будто держали в невидимых крыльях; с выси со зловеще радостными белоснежными переливами засиял пуще прежнего глаз.
"Зачем я только ступила на ту тропинку!" - сожалела она, ругая себя за оставшуюся с незаметно улетевшего детства привычку при бессоннице гулять по незнакомым дорогам. Она робко, но с силой бросалась на дыбы вперед, но намертво держали ее на месте впившиеся ей в значок месяца искорки; они все разгорались, и не помогала даже магия рога их погасить...
Вдруг, не понимая, как это произошло, изнеможенная королева, еще бессознательно попробовав взлететь и унесись прочь из этого царства синевы и страха, но... лишь упала она, теряя сознание (она не чувствовала, как коварные лучи образовали вокруг нее сияющую клетку, сотканную из лунных лучей и, понесли по воздуху, не касаясь ступенек каменных выступов, по ночному небу... в луну...
"Луна!" - тихо позвал ласковый голос.
Зеленые глаза с трудом вновь открылись на зов, и она со страхом стала осматривать то место, где оказалась, ища взглядом обратившегося к ней - казалось, вокруг не было никого - только черные, искристые очертания горевших черным огнем свечей, темного-темного снега, везде бегали те же самые искорки, что преследовали ее в лесу, но только там была хоть синева, здесь - темнота.
" Не бойся!" - опять будто заговорил невидимка (голос явно принадлежал юноше, был приятным, но где-то в его глубинных нотках закралась властность и даже коварство).
Осознав это, бедная пленница луны попятилась, судорожно соображая, какое волшебство в мире вернет ее домой, к ее любимой старшей сестре Селестии, к верному послу дракончику Спайку и его друзьям - пони, маленьким, таким разным и так надеющимся на ее силу и мудрость, что гармонично дополняли доброту и веселый нрав светло-радужной гривы сестры, что носила знак солнца; они вместе хранят их страну, надо вернуться!
"Уже уходишь?" - почти издевательски поинтересовался голос и... два огромных, сияющих жутко ослепительным белым мерцанием, глаза зажглись в темноте, освещая немного фигуру их хозяина.
Это был бы близнец Луны - тоже высокая грациозная лошадка с магическим длинным рогом, синей гривой и хвостом, серебряными наростами на копытах и с нагрудником в виде месяца, да только шерсть была черной, крылья - тоже и другой формы, вместо короны был шлем из холодно голубого металла, закрывающий лоб и спускавшийся по шее подобно застывшей кучерявой, плотно лежащей гриве. Глаза были сверкающими и черными с красным блеском, грудь и плечи более коренастые. Это был юноша-пони.
"Вероятно, ты не узнаешь меня? - пряча снисходительную улыбку, подошел он к ней. - Я приходил к тебе, когда ты была совсем крошкой" - с этими словами он направил магический рог на одно из полушарий месяца, внутри которого они находились - на нем завертелись картинки, как...
...Давным-давно, в стране пони маленькая принцесса обиделась на старшую сестру, у которой была власть над солнцем, при котором все веселились и занимались разными полезными делами, а она имела власть над луной - но тогда все боялись темноты и спали, и никто не играл, не гулял по лугам в это время...
..."Помнишь, как тебе было завидно? - наклонился он к уху неотрывно глядящей на картинки королевы (он был крупнее и выше ее). - И ты ходила такая грустная, Селестия тебя не понимала..."
...Тогда маленькая Луна стала играть с синим туманом, прилетавшим по ночам из месяца, втайне от всех - только он один показывал, какая синева и искорки ночью, как интересно не в суетливом солнечном дне, а тихой ночью, он говорил ей: "Пусти меня жить насовсем во дворец, прогони Селестию, и тебе всегда будет хорошо, пони будут бояться, слушаться и любить тебя - я позабочусь о том, чтобы они не увидели солнце"...
..."Ты меня тогда испугалась, может, просто не понимала... - продолжал он, неотрывно любуясь опущенными зелеными глазами и развевающейся синей ее гривой, - И мне пришлось..."...
... И много раз потом малышка-принцесса плакала и пищала от страха, просыпаясь, рассказывая Селестии, что ее преследует синий туман с криками: "Ах не хочешь со мной дружить?.. Я тогда проглочу солнце и тебя!.." (а он забирался к ней под кровать и колдовал кошмары, в которых пугал бедняжку); да это еще было ничего...
А после - стала Луна какой-то совсем другой, стала требовать Селестию уступить ей трон, все больше и больше не любила она веселое солнце... И под конец напала она на собственную страну, и, сверкая страшно мерцающими белыми глазами и многоголосым, жутким эхо, грозясь проглотить солнце, сеяла страх и темноту по стране...
..."Но шесть противных малявок изгнали меня из тебя, и мне пришлось вернуться в луну..." - задумчиво продолжил он, с тайным удовольствием отметив ее испуганный взгляд.
"Значит, я не была Найтмэр Мун и это - ты?" - ахнула королева, торопливо отбежав от него.
"Ты всегда была такой умной девочкой... - мягко проговорил Найтмэр Мун, снова приближаясь к ней и не сводя сверкающих глаз с нее, - Теперь ты стала совсем взрослой... Ты... ты выросла очень красивой..." - понижая голос, прибавил он.
Королева старалась не слушать его, не смотреть ему в глаза и убежать, но ноги снова не слушались, а вокруг была лишь темнота и тусклые искорки в ней. Она пробовала даже пробить рогом казавшейся кисеей стену полушария, увы, не пробить - от боли и усталости она опустилась на передние ноги, кланяясь и взмолившись:
"Отпусти меня с миром в мою страну!.. Селестия больше не тронет тебя, если не станешь больше мучить ее, меня или моих подданных!..".
"Ты ее не любишь! - отчаянно сверкнули глаза у ее почти близнеца, что хотел казаться грозным и страшным, расправляя крылья, - Я вижу, в глубине души ты все еще та же девочка, что любит темноту и туман... - он энергично встряхнул гривой. - Так со мной у тебя будет сколько угодно тумана!"...
"Нет! - твердо отвернула голову от него Луна. - Я люблю свою сестру, и солнце полюбила... От тебя мне ничего не надо! Ты хочешь свое королевство - мы выделим тебе слуг и подданных с замком... А если дурное хочешь совершить... - она старательно подавила страх и угрожающе зашептала мысленно заклинания (рог недобро засверкал) - То мы тебя и дальше луны прогоним!.."
"Луна, не притворяйся! - тихо заговорил снова Найтмэр Мун, тоже припадая перед ней на передние колени и склоняя рог, - Я больше не играю с тобой, я пробовал быть веселым, пробовал напугать тебя, пробовал силой заставить тебя быть со мной... Мне осталось только одно - надежда на тебя, я проживу без солнца, но не проживу, если не исполню твою мечту... Ты же хотела убрать его, вспомни!.."
"Это ты меня заставлял так говорить!" - в зеленых глазах засверкали слезы и пони бессильно, снова и снова, порывалась улететь - не пускает.
"Я это делал ради тебя! - воскликнул странный дух. - Я хотел, чтобы ты не грустила... Но ты плачешь... Останься - и больше ты не будешь плакать...".
Он теперь не решался подойти к ней, видно не хотел причинять еще больше страдания, что-то медленно гасло на его груди - то затухал значок месяца.
"Видишь, он есть и у тебя! - грустно сказал он. - Ты уйдешь и он потускнеет - лес станет обычным, и не будет в нем тех искорок и волшебной синевы, что обрадовали б твоих подданных... Это моя надежда - она угасает... Хотя я все еще верю тебе, Луна..."...
Она изумленно подняла глаза и спросила тихо-тихо без слов: "Отчего ты такой, Найтмэр Мун?".
"Да... - повторил он, прочитав ее вопрос, - Я... все еще буду верить... и ждать, что ... и ты полюбишь меня! Лети, моя прелесть... Прости, если сможешь..."....
С этими словами, большая часть сферы луны озарилась... синим-синим цветом, веющим ночной прохладой, в ней поблескивали возвращающиеся на небо искорки и снова, как после остановившегося мгновения закружился снег и зашелестели дождиком зеленые листики.
Королева оглянулась - она лежала на облачке к вновь полной луне, синий туман около нее рассеивался ласковыми листиками, мерцающими и тонкими, что точно слезы текли по ее окружным белоснежным щекам...
Они тихонько улетали вдаль, незаметно нежно коснувшись ее лба, гривы и значка луны на черном фоне, точно целуя на прощание...
Ночью, улетая в... луне...
... Тише и светлее становятся белоснежные ее контуры...
"…Было ли все это сном?" - подумала задумчивая королева с задумчивыми зелеными глазами…
... Сияет так тихонько, что кажется маленькой в бесконечном небе, в котором кружатся редкие снежинки.
Кроткое сияние переливается сном, но сейчас он неслышно улетел - что-то будет впереди. Яли встал с постели и, стараясь осторожно ступать, пошел к двери, чувствуя, как бьется его сердце (нечто, несомненно, волшебное спешит к нему).
Мальчик осторожно открыл дверь и с трепетом взглянул на небо - там, как в миг, когда он был совсем маленький, пролетала белая, искристая комета. Смешиваясь с глубокой, мерцающей снегом, синевой, она казалась распускавшейся веточкой, на которой разворачивались воздушные цветы, с завораживающими воздушностью лепестками...
Осторожно показалась луна и ее нити разлетелись мозаикой бликов и лучей по сказочной веточке неба, засиявшей белоснежным, неповторимым сиянием (Яли изумленно-радостно увидел - в каждом лепестке была маленькая искристая блестинка, словно дрожащая, тоненькая звездочка.
"Звездная сакура зацвела! - тихо подумал он, убирая рукой с высокого лба упавшую прядь черных волос (и на нее падали снежинки).
Он невольно чуть заморгал и улыбнулся мягкими карими глазами - худеньких щечек слегка касались звездные зайчики, навевая легких приятных мечтаний и сна.
Яли вспомнил, как под этим небом видел пробегавшего восхитительного щенка, пушистого, нежно-рыжего, мордочкой напоминавшего мишку, как он потом с упоением писал стихи о нем и рисовал со всем старанием, верил, что однажды это маленькое, живое чудо будет с ним навсегда.
И сейчас, когда ночь распускалась в дивной падающей веточке кометы, в лепестках-снежинках, мальчик задумчиво-с надеждой потупил глаза - вот бы все-таки увидеть такое милое, радостное создание (он снова погладит его мягкую-мягкую макушку, улыбнется вместе с ним, незаметно лизнувшим ребенка в прямой и приятный носик, это было счастье).
Такое же тихое и маленькое, как и мерцание звездочки в синем, снежном небе, оно неповторимо. Проникнувшись этой мыслью, мальчик благодарно украдкой погладил рукой в воздухе далекие контуры точно все цветущей звездно-снежной мерцающей сакуры.
"Красивая, спасибо тебе, что хоть немножко вернула меня туда, где я был маленький... Радуйся и цвети, ты точно звездочка!..". Он тихонько закрыл дверь за собой и, еще полюбовавшись в окошко на чудо неба, утомленный, закрыл глаза и...
Как в сказке ощутил - во сне в руках у него теплилась огромная звездочка, что переливалась теплым, мягким сиянием, вокруг от него кружащиеся снежинки превращались в лепестки, приятно-розовые, что складывались в причудливые следы, идущие вдаль по белоснежной мягкой тропинке...
Из загадочной, светлой-светлой дали оттуда бежал навстречу Яли щенок - самый милый, маленький и трепетный в мире, он, как тогда, в детстве, лизнул тихонько мальчика и прижался к его сердцу своим, маленьким и сияющим...
Она тихонько укрывала распустившейся воздушной белоснежной веточкой дива улыбку вернувшегося счастья...
Как
Звездочка Яли, что все... сияет так тихонько, что кажется маленькой в бесконечном небе, в котором кружатся редкие снежинки, кроткое сияние переливается сном…
... Задумчиво посмотрел с неба - внизу простиралась огромная страна, где открывалась новая ночь, медленно зажигались звездочки, опускалась одеялом прохлада, следовало уходить...
Он осторожно ступал по небу, осторожно приближаясь к солнцу - там целый мир растворялся в светлых-светлых его лучах, как в глазах его покровительницы - Селестии; надо было отпустить лучики ее ласкового взгляда, сохранившегося в нем, что оберегали страну маленьких и веселых лошадок, пусть улетают до нового дня.
Светло-голубой юноша-пони, с невероятно-длинными, молочного цвета искристыми гривой и хвостом, в которых волшебными ниточками развевались нанизанные светлые разноцветные жемчужинки, аккуратно коснулся солнца тонким, острым рогом - оно рассыпалось бабочками, маленькими, летевшими кто куда, играющие в его светлой гриве (попадая в нее, они становились приятно розовыми).
Его высокая, светло-голубая фигура, украшенная пересеченными черной и белой стрелой, медленно плыла с ветром по небу, чтобы успеть рассеять розовых бабочек по всей бесконечной его дали, пока звезды не стали яркими и не укрыла синева поляны и домики малышек-пони.
Он торопился как мог, не жалея сильных ног и не переводя дух, бежал, уносился дуновением ветра в самые дальние уголки королевства, спешил, пока не настала ночь (вдали раздался мерный цокот копыт другой правительницы - вступала в свои владения Луна, строгая, тихая, как шаги сна, потихоньку опускавшиеся на ее подданных...
"Как мало я успеваю посмотреть на вашу землю, пусть ее хранит твой свет!" - вздохнул юноша-пони и тихонько коснулся рогом не успевших догнать его светлых солнечных бабочек - они переплелись в маленький месяц, выплывший из рассеявшихся бледно-розовых облаков...
В них угадывался медленно превращающийся в невидимый знак пересеченных стрел - черной и белой, ускользающая в наступающий туман ленточка мягкой молочной гривы, тающей тонкими искорками, словно не желающими покидать красоту маленького мирка малышек лошадок, их правительниц, прощальный в этой ночи взгляд...
...Хранителя заката...
... Розовая, мягкая, одна такая в целом мире, тихонько тает...
Флаффи, напоминающая собой мягко-розовый шарик, этот восхитительный пушистик из страны пони, смотрит вслед пушинке, неужто она уходит навсегда?..
Мир погружался в снег и закат - розовые бусинки его сияния рассыпались повсюду, трогая осторожно реснички живого комочка меха, призывая не грустить (они скользнули и по мягкой перинке роскошной кроватки, и по плюшевым игрушкам, по горке конфет с кремом и сладкому молочку - все точно шептало: "Флаффи, тебе нечего желать, все тут, твои друзья тебя любят, и теплый замок сияет огоньком, когда на улице мороз).
Пони-барашек тяжело вздохнула, отвернувшись от кушаний и забав, что казались вдруг малыми и тусклыми, от них отдавало пустотой - все готовы прийти к ней в гости, одарить роскошной расческой душистыми маслами и шампунем для самой густой в мире шерстки, что нежно-розовым комом покрывала ее почти всю, все любили погладить, потискать, взять на ручки, умилиться...
А потом уйти, до не скорого раза, и даже не присмотрятся к ее давно погрустневшим глазам, ротику, которого так давно не касалась улыбка, медленно и скучающе, с трудом, под тяжестью меха, передвигающихся коротких ножек (да и тоскливо было, что только чуть покушаешь, поспишь, полежишь на перинке - день и пройдет... И унесется неизвестно куда, как тонко-розовое облачко, совсем маленькое, как пушинка).
Флаффи скучала за ним и не могла объяснить себе, почему, лишь вспоминала, как порою мир казался чужим и холодным, как белые капельки холода, узорные, причудливые, но улетающие прочь быстро-быстро, и лишь...
Пушинка облачка, приятно-розового, воздушного, всегда ласково гладила глаза, утешая и словно рассказывая сотни историй, теперь она далеко, лучики заката ниточками одеяльца времени таяли вместе с ним, пони метнулась за ними...
Но, запутавшись в длинных отростках шерсти, она упала и, распластавшись в пухлом собственном меховом великолепии, только и подняла голову - пушинка едва виднелась в выси горизонта, казалось, ее уж не догонишь...
Флаффи тревожно заморгала пушистыми ресничками, в которых наворачивались слезинки, сердечко ее часто забилось - ее небесная розовая подружка улетела...
А она не умеет летать - как грустно...
Необычная лошадка, точно сотканная из приятного меха, тихо заплакала, укладываясь на кроватке и все смотря на горизонт - пушинка все еще виднелась на его краешке, она посылала тонкий лучик, что осторожно замер в складках шерсти пони - мехового шарика, как бы гладя на прощание и посылая аппетит, настроение, сны... Но Флаффи не решалась принять их - ей казалось страшно посмотреть на небо и не увидеть там ее, ничего не бралось в крошечный ротик приплюснутой мордочки, не доходили хрупкие ножки до игрушек, ничего не хотелось...
Мир был огромным, снежным, но не родным для их малышки-хозяйки, напоминавшей собою светло-розовый снежок, был широким, пестрым, но как пустыня - она не умеет летать и не догнать ей облачко, бесконечно милое, небольшое, как сама крошка, облачко...
Вдруг в тишине мелькнула тень, огромная, зловещая и... скользнула прочь, скрываясь в наступающих сумерках... Огромная когтистая безобразная рука провела по щечке заснувшей пони-пушистика. Она не почувствовала, как Дискорд склонился над ней и долго смотрел, как по округлым контурам мордочки, будто высунувшейся из плотного клубка меха, текли медленно слезы; дракон опустил взгляд - как неловко было видеть их, где будто все было, довольство должно было радостью подпитывать ростинки мягкой шерсти розовой странной пони; но она грустит...
Грозный и сильный повелитель, он снова взглянул на нее - она тихо поводила головкой в сторону окна. Дискорд взглянул по направлению ее движения: маленьким краешком едва виднелась пушинка розового облачка...
Наверное, пушистое миниатюрное создание, что легонько обнимало коротенькими передними ножками подушку, думало о нем и витало в дальнем небе вместе с ним, ей было хорошо (давно суровый маг, с седыми бровями и кривыми когтями, рогом и крыльями, все разными и жуткими, внушающими страх и неприязнь, не чувствовал с трепетом, как его сердце, смерзшееся от насмешек, ненависти и вынужденное отвердевать грузом сарказма и хладнокровия, таяло от странного чувства - радости). Он видел рождающуюся тихую улыбку у Флаффи, и ему захотелось подарить ей за это все, о чем она так мечтала (она не чувствовала, крепче прижималась головкой к подушке в сторону окна, быть может, она обнимала облачко...
Оно аккуратно полетело вдаль, догонять розовую пушинку (Флаффи радостно поднималась, смеялась, но никто не слышал - маленькое дитя неба, она легко поднималась ввысь, бросая благодарные бусинки высыхающих слезинок своим друзьям, что гладили ее, дарили расчески и игрушки с пирожными, надо спешить)...
Она не чувствовала, как коготь Дискорда коснулся ее вновь магическим поблескиванием (он прошептал тогда: "Будь счастлива, малышка!" - и унесся прочь), как стала пушинкой облачка, розовой, все такой же милой и крошечной... улетала вслед за снегом, растворяясь в наступающей синеве, и точно снежинками рассеивался пух ее шерсти, уносились они в небо, точно...
…Пушинка облачка
... Розовая, мягкая, одна такая в целом мире…
" Прости меня, я лишь увидел тебя...
Однажды, когда мне стало тревожно... Снова было царство зимней белой грусти... Мне не хотелось, чтобы тихие следы печали пришли и в твою дверь... Давно тебя знаю, мне светло на душе, когда вижу твою улыбку... Сейчас ее нет, ее словно украла белая зима... Такая красивая, сверкающая кружащимися снежинками... Она позавидовала твоей красоте... И украла ее... Твои руки бледнеют все больше (ты болеешь, все тяжелее и тяжелее)... Могу ли не терзаться этим?..
Когда-то, ребенком, ты любила бежать вслед за моими крыльями, осторожно, только чистыми глазками, очень нравились тебе эти белые перышки, что украдкой летели в закате, точно розовые лепестки и касались твоей руки... Словно танцуя мысленно с ними в мягком ветерке, ты смеялась и радовалась каждой капельке этого причудливого белоснежного дождя... Снежинками купал тебя в себе свет, что легонько опустился на крылья...
То был я... Незримо, мягко обнимая твое маленькое сердце ими, играл с тобой в волшебную зиму, где всегда тепло, где ласково баюкает колыбельную ветер... И облачко рассыпается сказочным воздушным листиком, там, быть может, в твоей мечте (я хотел подарить тебе ее)... Теперь все это унесет зима? Не жаль мне ничего... Только... Тонкое биение твоего сердца осторожно нащупывает себе нить секунд...
Хочу вновь укрыть тебя ими от зимы, вернуть солнце, весну и усыпать твой сон солнечными звездами... Зима, зачем ты ревнуешь к своим цветам, так же холодно и тихо забираешь ее раньше белых нитей в ее волосах? Хочу крикнуть тебе - пожалей, но безмолвствую (не услышишь за ветром и снежной, все несущейся бурей)... Ты отпусти ее, забери меня!..
Лечу, не смотрю вниз, стыдливо отведя взгляд - мне обжигает руки солнце, стрелами роптающих на него попадает мне в грудь все, от чего оно тяжело уходит за белые занавесы снега, больно... Но я радостен - ты снова видишь солнечные ниточки... Тонкими перышками проливается свет на твои щеки, им тепло (что мне еще надо?)... Ты осторожно идешь, как в детстве и тянешься к свету... Скоро закат... Ах, нет... Остановись, время - я хочу быть с тобой, на этой странной белой земле, где равнодушно блестит снег и где солнце теряется в падающих тенях!..
Я вновь увидел тебя - худенький, светлый лоб твой, казалось, ловил момент, когда надо понять - все проходит (день ушел за ночь...) и вместе с этим - будто бы бесконечно, странно в солнце вьется мягкий, нежный снег (то мои крылья)... опускаешь взгляд, увидев меня и осторожно ловишь перышки, подаешь мне (ты веришь, они вылечат мои раны), не жалея, что непослушные, они снова взлетают и не хотят покидать тебя в своем танце... Не бойся, я не потеряю ничего, даже если мои крылья станут не теми, пока ты со мной... Можешь не бояться зимы, не бойся ничего - я с тобой...
Спешим скорее, я унесу тебя туда, где всегда будет тепло, где укроет от страха и грусти свет, бесконечный, сияющий свет, где белоснежные лепестки не когда не похолодеют, став розовыми в закате! Возьми мои крылья и лети, не оглядывайся! Я вернусь к тебе, только возьми их, спаси себя от зимы!.. Пусть охраняют тебя их перышки от острой высоты, успокоят твой хрупкий лепесток души... Прости меня, я не могу остановить зиму, но... Все еще верю - она не тронет тебя, ты успеешь... Обнимаю тебя (тебе холодно!)... Коварная зима, за красоту свою хочешь жизнь!.. Нет!..
Я спасу тебя (не бойся, все будет хорошо) не смотри вниз... Бережно держу тебя на руках и спешу назад, в заоблачную высь, пока снежные тучи не закрыли ее собой... Крылья режутся о снежинки и цепенеют... Мое сердце останавливается (я не хочу разбивать их об снег реальности, не хочу... Но... Ты потихоньку замираешь у меня в руках, совсем холодно тебе)... Прости меня!..
Тихонько возвращаю тебя в заснеженную постель, смахиваю жадины-снежинки, что заполняют собой пространство и кладу, укрываю... Мои слезы текут по твоей руке, падая и превращаясь в... Нежно-белые лепестки, точно перышки... Вспоминаю тебя, твое сердце, лицо... Теперь все это такое тихое, как лепестки, что пугливо улетают... Не покидай меня, я с тобой!.. Тихонько целую тебя и улетаю, тяжело, мучительно быстро, не могу смотреть вниз... Гляжу только вдаль... Там ты меня ждешь, там мы будем вместе... Всегда, там... Где переплетаются мягко-розовые лепестки и белые перышки моих крыльев (они разметались... Они спешат снова укрыть тебя от зимы, навек...)
Прости меня, я лишь люблю тебя…»
…Опускается взгляд, ее глаз, ниже, и чувствую я ее все ближе, тяжелых слов ненужный шум улетел в закате послебранном, я вижу себя, в зрачке карих глаз, в ее, нежданно - и мнится мне, как тяжелая стрела пронзает, мой покой твердой гортани и члены ослабляет...
Короткий волос ее ночи темней, зовет он, зовет в нити хмеля, и тоскую я, трепету покоряясь, шепчу ее имя, робея...
" - Патрокл, и ты, как и я, от холода бренного боя, одиноко пьешь чашу страха, рискуешь за царя собою... Не касайся меча боле, ты устала служить мойрам, вмиг они могут и тебя забрать, станут игрушкой их воли прекрасные твои плечи и губы скует пламень костра... И я грешен, и смертен, и я метаюсь меж Орфеем и сиреной тщеславия для духа... Но жизнь моя пуста, покорюсь, клянусь, тебе, убей, если я докучающая вам муха... Но если ты, кладешь меч, раба-воина жалея... Молю, приди в мое объятие, я убийства в беспамятстве для тебя посею...»
- Так говорю и тихонько касаюсь ее губ взглядом дрожащим (пусть, если хочет, отвечает молчаньем коротким и раздумья, но чувствую - все, одним лишь касаньем, я смогу запечатлеть на маленьком найденыше... -
"Любовь это скользит по ее дыханью, как чудо, потаенное в очах Афродиты, оно манит, ведет за собой и теряет мой ум, как по пересечениям углов Крита... Потеряю я свой неровный вздох в поцелуях - пусть, скорей... Я впитаю в себя жар стрелы Купидона быстрей"... Тихонько она подходит положить на склоненные колени мои веточку оливы и уйти... Но нет, ни за что мне не упустить мига, в котором так сладко в царство дурмана прийти…
Успел я догнать земную славу, докучила она мне тоже, смотрю, нет слов, и глаз мой - точно язык, все трогает взгляд, как он, кожу, и томно и дивно, и кроткий миг - ты у меня в руках... Теперь я знаю, когда далеко от нас, зажигаются звезды в облаках... Тогда царство мною забыто, и тени убитых молчат, тогда сотни биений сердца "восторг, желанный плен" говорят...
Хотел бы я найти тот бич незримый, который навек свяжет нас в минуту битвы нелюдимой, он укроет щитом неги всякий кровавый и пыльный зной, хотел бы я из уст твоих услышать тихое пусть "царь", но "мой!" Да не прошу движеньем рук ретивым служить на верность Агамемнону, мне, Греции всей... Взгляни. Не бойся и взгляни осторожно в движение рук робких (молит оно, безмолвно - будь моей)
Прощу тебе тетиву остру, и стрелы, что ранили моих солдат, прощу, куда б не спрятала ты нежность шеи своей - своею вмиг я ее найду
Не воображаешь ты, как сотни чувств моих скверных угасли, от прелести твоей нагой шеи, сбросившей тяжелые латы, так ты возбуждаешь бросить свои к ногам Аида и сказать: "прокляни, но дай миг прикоснутся к ней"
Мы будем у него вместе, так что ж бояться, и славная река времен не вспомнит нам наших перебитых ран, Но кажется мне - утихнут они и в его мрачном месте, если я окунусь с головой в беспамятну реку, обнимая тебя
Касайся, касайся рукой пяты моей смело - от этого Дионис вливает мне в душу вино, каких Олимп никогда не ведал... Лишь шеи твоей дрожащая мягкость таит что-то во мне, можешь упасть - я подхвачу, лишь рядом будь, так близко, чтобы она, шелк, точно дурманящий для ласки, касался моей...”
- Так плакал я, не зная счет слезам, вспоминая жгучие минуты - когда ты была со мной, была жива, и не постигло тебя ложе Проскрута (Гектор, злодей, ты ненавидишь меня, уже ль видишь меня во всех) так пусть же боги покарают тебя, что за моими латами украл навек ее жизни смех... Память, ты - моя богиня, не оставляй слабого царя, придай силу мне для мести, чтоб вновь быть с той, ради которой долг забыл, любя...
Ты точно заплатила Харону и за меня - не стоило, хрупкое, неразумное дитя, война не стала тебе укрытием от горечи, как не нашли дары от деревянного коня..
Ненавижу свое оружие, и все эти раздоры царей, как черная молния ночи нарушает покой морей... Патрокл, мечта моя, жизнь моя тихая... Не забуду ни твоего уставшего бега (свои - чужие - ты металась пусть) не видать мне твоих глаз как дальних стран снега... Стрела пускай б пронзила меня тогда, твоя, мне не было б и мига вопля боли, но почести костер, не вижу за монетами (и благо) - никто не видит в искрах вихрастых огня, как... моя шея у твоей, незримо, навсегда…
... Просто светится счастьем - ему приснился его родной, неповторимый...
Ресторан, в нем сияет банановое солнышко (конечно, это отражение в бокалах с коктейлем); он почесал глубокомысленно макушку с потешными ушками - как интересно мир смотрится сквозь призму банана: вот идет Балу и Баламут - они утонули в сочно-желтенько, сладком свете, безошибочно проходят сквозь лабиринты граней стакана и бокалов...
Каждая - пересечение разных формочек, цветы, облака, дымка из одного мирка, так понятного обезьянке - там - ресторан - с бананом...
Большим, маленьким, веселым и задумчивым, ярким и тонким, увесистым и простым (на вкус и радость каждого найдется он - восхитительный вкусный дар джунглей - далеких, родных и загадочных, разнопестрых)...
Луи представил себя в мире банана - там так уютно, мягко мозаикой россыпью стелились тропинки из приятных ломтиков, вместо звездочек - крошечные переливающиеся монетки из фрукта, мягкого, желтого, банана...
В ресторане было потише, поскромнее, там не было экзотичных этих лиан, цветов и плодов - были столики, музыка, суетящиеся беседующие и угощавшиеся посетители, и только аромат и вкус царил и погружал в мистерию...
Граней стакана или бокала, сквозь который был переворачивался мир и погружался в каплю бананового коктейля...
Тихонько он принял в сердце эту мысль, спеша проснуться с ласковыми солнечными лучами, к друзьям, на работу; такими же воздушными, как и восхитительный кусочек фрукта, рассеявшегося, точно по волшебству, в...
Экзотическом напитке, приготовленном по рецепту шеф-бармена ресторана...
...Бананового... Луи...
...Я не могу слышать его - стук падающего, точно бесконечные ступеньки, друг за другом, ряда белых квадратиков, скрепленных одной миниатюрной площадью и сочетанием черных точек на своих гранях (кости падали, путались, смешивались роем)...
Они точно страницы перелистываются в мгновении, с каждой секундой падают цепочкой, как круговорот (день и ночь слились в нем, как иронично - напоминают о тебе - старался не замечать черных точек в них, меня привлекала эта тонкая, правильная белая грань, быть может, это ты?)...
Когда мне хотелось построить собственный мир, в котором было бы сказочно и хорошо, я смывал усталую пудру фальши и осторожно складывал фигуры из домино, когда-то они и не соответствовали правилам, но забавили, утешали, заставляли забывать одиночество (я отпустил свою иллюзию - волной, как костяшки домино, побежали горечь, страх, судорожный анализ: "Это из-за меня!..")...
Перед глазами ослепляющими бликами из утихшей боли складываются ходы памяти, как в игре, этом лабиринте абсурда логики, в образе этих костей - тройка, пятерка, четверка; меняются местами, говорят - тогда был закат на море, и тут же напоминают - падали звезды и ты загадал желание, боялся в него поверить, но тоскливо все звал в свою душу... и нечто внутри молит себя же - забудь, забудь!..
Рассматриваю ход домино - его четкий и завораживающий танец - точечки складываются в слова, невысказанные, тихие, все они казались одним, робким "прости", и... На миг точно он остановился - разглядел два белых квадратика вместе без единой точечки (такие не похожие своим невидимым, скрытым узором, и вроде каждый видит, что они одинаковы, похожи, и что они очень рады, что похожи - белые и вместе, однако... В этом - пустота?)...
И, как аплодисменты повседневности в маске праздника, перед ними и после них - доминошки с изображением шести, двух, пяти, четырех... - Юркие причудливые божьи коровки сказки в синеве, где все еще чувствую, как падают звезды и море дарило нам их в ласковой теплой пушинке пены, и отдельные искорки терялись в твоих локонах (тень, их тень ловлю в шелесте падающих компонентов дорожки бело-точечного, пути-загадки)...
Останавливаю. Цепочка стала дрожать, она все еще стремилась бежать, каждая из косточек хотела опередить другую, красиво упасть перед другой, будто роднее ее не было ей никого, что бы это значило? Домино упало и стало кучей хаотичных, даже жутких смешений точек, словно мстило за то, что я посмел остановить ход его танца, и не скажет никогда, что само побудило меня к этому (с трепетом посмотрел на два квадратика - и они вместе, и всякий скажет, что они похожи, неотчужденны друг от дружки, но в каждом из них, белых - по одной-единственной точечке, смотрящейся маленькой и беззащитной, пугливо и кротко стояла она с соседкой, смотря на нее, но глядя лишь в себя, была между ними черта...)...
Такие они, похожие на других и особенные, я спасительно-тихонько ловлю ниточку смысла - похоже на звезды - и они сияют, каждая, чтобы привлечь больше к себе твои глаза, и одинаково безразличен им холодный Млечный Путь, где они складываются причудливыми, разными созвездия и, туманностями, и все равно падают, одинаково, как и сияют похоже, падают друг за другом, как слезы во мне...
Они все будут так и дальше, как тогда, когда море купало нас в лунной дорожке и мечтах, шум его превращал в шепот твои слова, я их слышал, но... Все рисовалось мне, как будем вновь наедине... так же и костяшки все будут сыпаться и смешиваться, как и тогда, я слышу их строгое нарушающее тишину цоканье, но воображение мое просит послушать чутьем теплые беседы знакомых, ценные замечания отца (только они теперь далеко - как доминошки, несся я вслед за стремлением и никого не слышал, оглядывался только назад - успею ли?)...
И не поймут костяшки, что не стоит торопиться, все зависит не от них, а от общего хода игры, они - просто забава! И волшебство их танца - мой сон, как и синева моря, в моменте, где мы... где я тебя укрываю, осторожно целую... где ты капризно отодвинулась и снова, вновь перебирала домино (привлекают, увлекают, бело-тотечный цокающий его танец)...
Он все идет своим чередом, как день, ночь, думаю - так и надо... Так легче, проще, так у всех, но... Душа просит у него: "Прости, я не забуду!.." (бережно запускаю вновь домино, с мягкой грустью вслушиваясь в умиротворяющий его шелест - пусть, я все еще... помню тебя, очень, как наяву вижу твои глаза и улыбку (прекрасный твой цветок настроения - и его ты подарила не мне - моему поражению в игре)...
Ты увлекла меня, усыпила и пленила: подвластен мне каждый твой, каждую костяшку могу поставить на место, какое хочу, и это мои права, но это же ты, ты для всех, и... забираешь всех, домино... Ты забрало ее и оставило со мной, как странно, словно твой танец...
И наблюдаю, наблюдаю его, в тишине его страницы рассказывают мне мои ошибки, мои надежды, мое сердце (удивительно - ты - мое сердце!)... Слушаю тебя внимательно, храню во взгляде каждое твое движение, теряющееся среди падающих бликов звезд, и частичку, бездонное, черно-белое, бегущее вперед море сказки... (...спасибо, что ты есть)...
…Domino Dancing…
Просто восхитительно, особенно после сытной косточки (кто, как ни славный малыш-Филя, знает об этом хорошо-хорошо?)...
От чувства гордости за нее, от осознания ее приятного и мягкого одеяльца, так здорово греющего пузико, он поспешил ответить на ее заботу и любовь взаимностью - старательно обхватил его краешек обеими лапками, спинкой расположился поудобней и...
Думающие ушки маленькой макушке покоя не дадут - и это тоже Филя понял: прислушался он ими со всей душой к аккуратному его шелесту, в аккомпанемент - к своему носику, мокрому, черному, забавно шевелившемуся и сладко посапывающему и... Призадумался!
Представьте себе, да! Долго думал щенок, а чего ему так хорошо в кроватке, и так, что даже сон не торопился покусать его мягонько за потешный хвостик (а он и сейчас вилял); и лапки задрыгали, маленькие непоседы не хотели больше одеяло обнимать, надо думать, почему!
Малыш вспомнил, что, перед тем как окунуться в нежащий океан дремы, он... с аппетитом грыз косточку, в кроватке, удерживая зубками, чтоб она не потерялась под одеялом, а перед этим - по всему нему гонял игрушку-пищалку, пока не утомился и не проголодался...
"И всё-таки я аристократ!" - гордо приосанил грудку Филя, припомнив, как под этим же необъятным и бездонным почти одеяльцем, в этой же самой кроватке он сосредоточенно философствовал - чем пахнет слово, буковка (сбивали с истины желтые страницы старой, оставленной книжки, напоминавшие по запаху листья); ворчал на незваного гостя, скребясь к нему всеми лапками, чтобы спросить, кто это (еще там было зеркальце)...
Что и говорить! Филя уверен - целый маленький мир, разные дела, мысли и сны, и жизнь может быть...
В кроватке...
Так держать. 
А вот на Балу - не совсем. Он бы поставил "Нырок" на автопилот(монтировку 
) и позвал есть торт всех 
